Они уселись в автомобиль Кранца. Машина уже готова была тронуться, когда Кюмметц увидел своего шофёра и подозвал его.
— Поедете с нами, — сказал Кюмметц. — Быть может, придётся помочь в отборе: нам нужно несколько шофёров и механиков.
Аскер сел рядом с Фиттерманом.
Поездка длилась долго — лагерь был разбросан на огромной территории. Побывали в блоках, где содержались чехи, поляки, сербы, словаки.
Наконец эта часть лагеря осталась позади. Машина выехала на дорогу.
— К русским, — распорядился помощник коменданта.
Фиттерман направил машину в сторону, где смутно белели строения. Это были блоки советских военнопленных. Зону окружали две стены из колючей проволоки с оголённым электрическим проводом вверху, по которому шёл ток высокого напряжения. Перед проволокой был ров.
— Район «зондербехандлунг», — сказал Кранц. — Здесь содержится категория пленных НН.
— Категория «Нахт унд небель эрлас», — усмехнулся Кюмметц.
— Ого, — воскликнул Кранц, — вы и это знаете!
Кюмметц хмыкнул, иронически скривил губы.
— Все, что здесь творится, не такая уж большая тайна. В Германии знают об Аушвице и не обманываются в отношении того, что в нем происходит. Разве только не совсем точно представляют себе масштабы.
— Да, — задумчиво протянул Кранц, — такое не спрячешь…
Машину помощника коменданта лагеря знали. Ворота раскрылись, и она въехала в зону. Фиттерману пришлось тотчас же принять в сторону — навстречу двигалась большая колонна заключённых.
— Куда это их? — спросил Кюмметц.
— Работать.
— Ловко. — Директор взглянул на часы. — Скоро полдень, а они только отправляются. Вот тебе и особая зона. Да это курорт, а не лагерь.
— На работу их выгоняют с рассветом, — сквозь зубы процедил Кранц. — Сегодня задержались — пересчитывали стадо.
— Это так важно для категории НН? — В голосе Кюмметца звучала откровенная ирония.
Кранц промолчал. Он не забывал, что въедливый старик имеет бумагу от самого Гейнца Упица.
— Много их у вас? — спросил Кюмметц.
— Порядком. Раньше в Аушвице одновременно содержалось тысяч полтораста — двести, сейчас — почти четверть миллиона.
Колонна приближалась. Фиттерман прижал машину к обочине, выключил мотор.
Аскер взволнованно разглядывал узников. Почти никто из советских пленных не имел обуви — ноги лагерников были замотаны в какое-то тряпьё. Лохмотья, заменявшие одежду, едва прикрывали тело. Люди находились в последней степени истощения. Вдобавок почти у каждого чернели многочисленные ссадины и кровоподтёки — на голове, на руках, на теле.
А пленные все шли. Большинство составляла молодёжь — вероятно, бывшие солдаты. Это чувствовалось ещё и по тому, как они стремились идти в ногу, держать строй. На стоявший в стороне автомобиль пленные старались не глядеть.
Один из сопровождавших колонну эсэсовцев отсалютовал Кранцу фашистским приветствием.
— Песню! — скомандовал он пленным, желая доставить удовольствие начальству. — Петь песню, вы, скоты!
Десятка полтора заключённых затянули:
Если весь мир будет лежать в развалинах,
К черту, нам на это наплевать.
Мы все равно будем маршировать дальше,
Потому что сегодня нам принадлежит Германия,
Завтра — весь мир.
Запевалы, которых никто не поддержал, едва добрались до конца куплета и смолкли.
— Снова! — заорал конвоир. — Петь, черт вас побери!
Запевалы повторили куплет, но с тем же успехом. Колонна молчала. И тогда по головам и спинам узников запрыгали дубинки и стальные прутья охранников.
Колонна ушла. Машина продолжала путь. Она обогнула группу бараков и остановилась неподалёку от крайнего строения. Здесь начиналась обширная площадь.
Возле бараков стояли несколько офицеров. Один из них поспешил к Кранцу. Помощник коменданта и Кюмметц вылезли из автомобиля и двинулись навстречу.
Аскер огляделся. В разных концах площади группы пленных подбирали камни, окапывали деревья, сгребали и выносили мусор. Наискосок шла широкая траншея. Там, где остановился автомобиль Фиттермана, её ещё только рыли; в конце площади в готовую траншею укладывали толстые серые трубы.
Фиттерман поднял капот машины и достал ключи — одна из свечей работала с перебоями, её следовало заменить. Аскер зажёг сигарету и направился к траншее. На дне её трудились землекопы. Разойдясь, чтобы не мешать друг другу, они с усилием вонзали лопаты в неподатливый грунт. В воздух взлетали комья тяжёлой жёлтой глины.
— Хэлло, Губе!
Аскер оглянулся. Он увидел: Кранц и другие офицеры входят в барак, Кюмметц стоит у двери и делает ему знак приблизиться.
Аскер поспешил на вызов.
— Где вы запропастились, Губе? — проворчал Кюмметц. — Идёмте, сейчас начнётся, Облака, застилавшие небо, разошлись. Брызнули яркие солнечные лучи. Сразу стало жарко. Кюмметц расстегнул пуговицы плаща, снял его, передал своему шофёру, ослабил галстук.
— Ну-ну, — сказал он, — посмотрим, что нам покажут.
Из барака вышел Кранц. За ним появились офицеры. Группу замыкал шарфюрер — полный, с заметным брюшком и одутловатым лицом, нёсший стопку розовых карточек.
Все направились к траншее и, не дойдя до неё нескольких метров, остановились, повернувшись лицом к бараку. Там раздвинулись широкие двери. На площадь хлынула толпа лагерников.
— Строиться! — скомандовал толстый шарфюрер.
Заключённые рассыпались в стороны, бегом занимая свои места в строю. Не прошло и минуты, как перед Кюмметцем и Аскером протянулась длинная двойная шеренга.